Образ Мазепы в поэме А.С. Пушкина "Полтава"
МАЗЕПА — герой поэмы А.С.Пушкина «Полтава» (1828). Иван Степанович Мазепа
(1644-1709) — реальное историческое лицо, гетман Украины с 1687 по 1708 год.
Стремившийся к отделению Украины от России, он во время Северной войны изменил
Петру, перешел на сторону шведов, а после Полтавской битвы (1709) бежал вместе
со шведским королем Карлом XII. В поэме Пушкина гетману дана беспощадно-резкая,
уничтожающая характеристика, поразительная по своей одноплановости (что сам поэт
объяснял верностью историческим фактам). М. предстает в поэме как человек
абсолютно аморальный, бесчестный, мстительный, злобный, как вероломный лицемер,
для которого нет ничего святого (он «не ведает святыни», «не помнит
благостыни»), человек, привыкший любой ценой добиваться поставленной цели.
Преступный соблазнитель своей юной крестницы Марии, он предает публичной казни
ее отца Кочубея и — уже приговоренного к смерти — подвергает жестокой пытке,
дабы выведать, где спрятал тот свои клады. Столь же беспощадно изображена и
политическая деятельность М. Его слова о свободе Отчизны — откровенная
политическая демагогия и прямая ложь: отпадение Украины от России означало бы ее
зависимость от Швеции и Польши, на помощь которых М. так рассчитывал.
Практическая подготовка заговора М. представлена в поэме как польская интрига,
как отвратительный политический торг («Торгуют царской головой, // Торгуют
клятвами вассалов»). Истинные мотивы деятельности М. — месть оскорбившему его
Петру, а главное — безудержное, ненасытное властолюбие («И скоро в смутах, в
бранных спорах, // Быть может, трон воздвигну я»). Весь этот
нравственно-психологический комплекс (жажда власти, возвышения, личного
самоутверждения при полнейшей неразборчивости в средствах) Пушкин полагал
типичным для новой знати вообще, украинским вариантом которой считал он М. Ведь
еще недавно — в отличие от богатого и знатного Кочубея — М. был беден,
безвестен, социально ничтожен («беден был и мал»). Но дело не только в личных
качествах М. Само его выступление изображено в поэме как враждебное
преобразованиям Петра, всецело обращенное в прошлое, сродное бунту московских
стрельцов. И точно так же, как в «Стансах» (1826) «буйному стрельцу»
противопоставлен преданный Петру, но независимый и честный аристократ
Долгорукий, так и в «Полтаве» «друзьям кровавой старины» противостоит родовитый
и знатный Кочубей, тоже не побоявшийся сказать правду о заговоре М. Казнь
Кочубея представлена в «Полтаве» как трагическая ошибка Петра, но ошибка не
случайная. Петр поверил М. и не поверил Кочубею, ибо в большей мере опирался на
новую знать, а не на древнюю аристократию. И эта проблема переориентации
верховной власти на союз со старинным русским дворянством, к которому поэт
причислял и себя, была одной из важнейших для Пушкина начиная со второй половины
1820-х гг. «Полтава» была политическим уроком и укором новому царю, также
совершившему трагическую ошибку, какой казалась Пушкину расправа над
декабристами. Герой и сюжет поэмы «Полтава» были воплощены в опере П.
П.И. Чайковского «Мазепа» (1883), в которой на первый план выдвинулась история
любви М. и Марии, образ гетмана был явно облагорожен и наделен лирическими
интонациями.
Жанровое своеобразие «Полтавы» стало предметом обсуждения и споров уже в ранних критических отзывах о поэме. Критик «Галатеи» недоумевал, почему автор «назвал... свою поэму Полтавою, которая поставлена у него почти в невидном уголке? Главное действие, — по мнению критика, — только скользит, так сказать, мимо Полтавы».
Как видим, критик ставил Пушкину в вину недостаточное развитие исторической сюжетной линии, соотнося, очевидно, «Полтаву» с традиционным жанром эпической поэмы. Через ряд лет в том же журнале был сформулирован и прямой вывод по данному вопросу: «Полтава» «слишком далека от эпопеи», не удовлетворяя ее требованиям даже «вполовину».
Критик «Сына отечества» в оценке исторической поэмы Пушкина исходил из представления о «новом роде» поэзии, «сотворенном» гением (Байроном) и принятом его «последователем» (Пушкиным), т. е. из представления о романтической поэме. Недостатки нового произведения объясняются, по мнению критика, противоречием между «романтическим родом» поэмы, допускающим «все возможные вольности пиитические», и ее исторической тематикой, требующей «полноты характера» и изображения событий «в их настоящем, правдоподобном виде».
Критики опирались на установившиеся жанровые каноны и останавливались в недоумении перед новаторским произведением. Отсюда — толки о внутренней противоречивости «Полтавы», об отсутствии в ней сюжетно-тематического единства, о неудачном попытке Пушкина сочетать в своей поэме два различных жанра: классическую эпопею и романтическую поэму. «От нарушения единства действия разрушился эффект повести», — читаем в той же статье «Галатеи».
Глубже и вернее других судил о «Полтаве» Ксенофонт Полевой. Проследив ход развития поэзии Пушкина, критик заключает, что «Полтава» — «это совершенно новый род поэзии, извлекаемый из русского взгляда поэта на предметы». «Новое направление» творчества Пушкина Полевой связывает с «великими политическими переменами на обоих полушариях земли и таким же великим движением в умственном мире», ознаменовавшими новую эпоху и послужившими причиной «всех новых изменений в мире литературы». Их сущность критик определяет так: «век требует самобытности»; «настает эпоха мыслей и чувствований, принадлежащих народам».
Традиционным представлениям о литературных жанрах в своих суждениях о «Полтаве» отдал дань и Белинский. Конечно, рассуждает критик, Пушкин «не мог понимать эпос по мерке» «Россияды» или «Генриады», «несчастная форма» которых «слишком устарела и опошлилась для времени, когда он явился». Автор «Полтавы» не собирался писать новую «Петриаду». Однако, полагает критик, «от возможности эпической поэмы в новой форме он не мог совершенно отречься».6 Чем же, по Белинскому, отличается «эпическая поэма в новой форме» или «в новом духе», как пишет он в другом месте той же статьи, от классической эпопеи? Пушкинский «идеал эпической поэмы заключался в неоклассицизме, или классицизме, подновленном так называемым романтизмом». Но такой жанр Белинский считал невозможным. В стремлении «связать романтическое действие с эпопеею» критик усмотрел главную ошибку поэта.
«Полтава», «великое произведение по ее частностям», лишена «единства мысли и плана». Мнение о «Полтаве» как своеобразном «смешанном» жанре, что создает известную двойственность поэмы, встречается и в научной литературе о Пушкине. В работах недавнего времени говорится не о смешанном, а о синтетическом жанре «Полтавы», в котором глубоко сочетались обе жанровых традиции — и классическая, и романтическая. Однако в решении конкретных вопросов, связанных с этим общим выводом, между отдельными исследователями наблюдаются известные разногласия. Некоторые положения, высказанные в работах о жанре «Полтавы», представляются недостаточно раскрытыми или малообоснованными. Различно, например, решается вопрос об отношении «Полтавы» к жанру классической эпопеи. Г. А. Гуковский считает, что в пушкинской поэме «отразилась и классическая эпопея — от Вергилия до Грузинцева». Эту точку зрения разделяет и Д. Д. Благой, полагающий, что Пушкин, не ставя своей задачей создание новой эпопеи, тем не менее «воспользовался многим из длительного опыта не только своих больших, но и малых предшественников». Напротив, Н. В. Измайлов находит в пушкинской поэме «решительное отрицание классической эпопеи», хотя и усматривает в ней «ряд приемов поэтики классицизма». Различные суждения высказывались и по вопросу о связи «Полтавы» с жанром романтической поэмы. Так, по мнению Н. В. Измайлова, «литературный генезис „Полтавы“ определяется как отход от романтической, т. е. субъективной и лирической поэмы». Другие исследователи признают преемственность «Полтавы» по отношению к романтической поэме. В. М. Жирмунский, впервые путем тщательного анализа художественной структуры «Полтавы» раскрывший «новый для Пушкина замысел героической поэмы», находит здесь и «частичное возвращение» поэта к привычным мотивам и особенностям романтического жанра. Б. В. Томашевский пишет о «Полтаве»: «Во многих отношениях эта поэма является последней в серии поэм 20-х годов. В ней еще имеются следы байронической структуры поэмы». По мнению Г. А. Гуковского, в «Полтаве» отразилась не только классическая эпопея, но и «лирическая поэма романтического типа». Д. Д. Благой признает, что «Полтава» включает элементы не только эпопеи, но и романтической поэмы. В такой общей формулировке это положение нет оснований оспаривать. Следует только подчеркнуть, что традиции романтизма присутствуют в «Полтаве» не как некие «элементы» и тем более не как «пережитки», которые поэт не сумел «преодолеть», но — если воспользоваться философской терминологией — в снятом виде, в органическом синтезе с новым художественным методом, на путях которого развивалось в эту пору творчество Пушкина, — с реализмом. По справедливому суждению Г. А. Гуковского, работая над «Полтавой», Пушкин не отказывался от «завоеваний своего романтизма» периода южных поэм, «а использовал их в новой связи, обогатил их новыми открытиями, изменявшими самую их идейную функцию». Различные формы сочетания романтизма и реализма закономерно возникали в русской литературе 20—30-х годов, что подтверждается творчеством не только больших писателей (Гоголь, Лермонтов), но и многих менее крупных их современников. Но мы не можем ограничиться признанием этого общего положения. Возникновение в русском романтизме существенно различных течений, идейная и жанровая дифференциация русской романтической поэмы — это столь важные факторы, определяемые, в свою очередь, идейно-политическими расхождениями среди русских романтиков, что игнорировать их при решении данного вопроса никак нельзя. Какой романтизм включает в себя «Полтава»? С какой разновидностью романтической поэмы связана историческая поэма Пушкина? Такой дифференцированной постановки вопроса в пушкиноведении мы не находим. Речь идет обычно о романтизме и романтической поэме в целом, причем в первую очередь имеются в виду южные поэмы самого Пушкина и жанр лирической поэмы вообще. Г. А. Гуковский не разграничивает разновидностей романтической поэмы применительно к вопросу о «Полтаве», хотя сам же он много потрудился для обоснования понятия гражданского романтизма как особого течения в русском романтическом движении и признал большое значение этого течения для Пушкина. Там же, где исследователь подходит к этому вопросу, он подчеркивает связь «Полтавы» не с гражданским, а с «психологическим романтизмом»: «Поскольку „Полтава“ — поэма в центральном своем образе психологическая и посвященная изображению характера, она вырастает непосредственно из того течения русского романтизма, которое стремилось к раскрытию внутреннего мира человека». Но то, что не удалось Пушкину-романтику, «в психологическом рисунке зависевшему от традиции Жуковского», было достигнуто в «Полтаве», где психологическая тема стала исторической.21 Казалось бы, здесь было уместно поставить вопрос о значении для «Полтавы» того жанра исторической поэмы, который стремились создать поэты-декабристы, и прежде всего Рылеев. Между тем, по мнению Г. А. Гуковского, «„Войнаровский“ остается „байронической“ поэмой без историзма», и исследователь не ставит вопроса о том, в каком отношении находится «Полтава» к традициям русского гражданского романтизма. Такую же оценку поэмы Рылеева в связи с вопросом о «Полтаве» мы встречаем и у других исследователей. По мнению Н. В. Измайлова, Пушкину «нужно было знакомство с декабристской историко-политической поэзией — с думами и поэмами Рылеева, чтобы оттолкнуться от них, от их романтического псевдоисторизма». Среди тех литературных традиций, от которых Пушкин отталкивается в «Полтаве», Д. Д. Благой называет и «антиисторический романтизм рылеевской поэмы о Войнаровском».24 Автор монографии о Рылееве А. Г. Цейтлин также говорит о «романтическом антиисторизме рылеевской поэмы»,25 хотя в других случаях он смягчает резкость этой формулировки, признавая историзм Рылеева ограниченным.26 Другие иследователи не отрицают известного значения «Войнаровского» для «Полтавы». Б. В. Томашевский признает, что поэма Рылеева, которая явилась «чем-то новым» по отношению к южным поэмам, «оказала обратное влияние на Пушкина. Замысел „Полтавы“, — продолжает исследователь, — явился отчасти в зависимости от „Войнаровского“». Сопоставляя «Полтаву» с «Войнаровским», Н. А. Бродский приходит к выводу: «Элементы историзма в поэме Рылеева... автор „Полтавы“ углубил, довел до конца в реалистической оправе». О заметном росте историзма в поэмах Рылеева по сравнению с его «думами» справедливо говорит В. Г. Базанов. Все это заставляет еще и еще раз возвращаться к вопросу о жанровых традициях, с которыми связана пушкинская историческая поэма, в частности к вопросу о связях «Полтавы» с жанром романтической поэмы. Более точному решению этого вопроса может помочь рассмотрение пушкинского произведения на широком фоне многочисленных исторических поэм, написанных русскими — и крупными, и мелкими — романтиками. Массовая литература, так или иначе связанная с высоко поднимающимся над ней шедевром, позволяет, как правило, многое понять и в самом шедевре. В судьбе русской исторической поэмы, долгое время существовавшей в форме классической эпопеи, важную роль сыграло появление южных поэм Пушкина. Небывалый успех нового жанра привел к тому, что историческая тематика начинает разрабатываться в жанре романтической поэмы Около трети всех романтических поэм 20—40-х годов написано на историческом материале, охватывающем различные эпохи русской истории: Киевская Русь, татаро-монгольское нашествие, Московское государство, «смутное время», эпоха Петра I и т. д. «Полтава» была написана в том году (1828), когда поток романтических поэм — если говорить о количестве написанных произведений — поднялся до высшей точки: в печати появилось более пятнадцати произведений этого жанра. При этом преобладающая часть поэм и отрывков имеет историческое содержание: «Андрей, князь Переяславский, повесть» А. А. Бестужева-Марлинского, «Княгиня Наталья Борисовна Долгорукая» И. И. Козлова, «Чека, уральская повесть» Федора Алексеева, «Пещера Кудеяра, повесть в стихах» С. Степанова, «Хиосский сирота» Платона Ободовского, «Разбойник» Петра Машкова, «Ксения Годунова. Отрывок» (в книге: «Три стихотворения барона Г. Розена». М., 1828), «Отрывок из повести: Андрей, или Забавы россиян» (в книге: «Песни золотого рожка. Отысканная рукопись неизвестного сочинителя». М., 1828. Предисловие подписано Новиковым), «Из второй песни поэмы: Вадим» А. С. Хомякова («Московский вестник», 1828, ч. XI, № 18; в ч. I за 1829 г. был напечатан второй отрывок из той же поэмы), «Отрывок из поэмы: Гайдамаки» А. И. Подолинского («Альбом северных муз. Альманах на 1828 год»), «Переговоры в Белой Церкви (Черта из жизни Богдана Хмельницкого)» Ф. Глинки (альманах «Северные цветы на 1828 год»). К поэмам и отрывкам из поэм примыкают исторические баллады «Ермак» С. Степанова (в его же книге «Пещера Кудеяра, повесть в стихах») и «Меченосец Аран» Н. М. Языкова («Альбом северных муз. Альманах на 1828 год»). В том же году посмертно публикуется отрывок из поэмы Рылеева «Партизаны» (альманах «Северные цветы на 1828 год»). Концом 1828 года датировано цензурное разрешение исторической поэмы А. П — ского «Витязь мести. Батуринский рассказ». Добавим, что тогда же начинает работу над поэмой «Васильке» А. Одоевский. Почти столь же обильно романтическими и, в частности, историческими поэмами и ближайшее пятилетие, после чего количество их сильно снижается. Таким образом, «Полтава» предстает перед нами в широком окружении романтических поэм на исторические сюжеты. Это обстоятельство, не привлекавшее доселе внимания исследователей «Полтавы», помогает более точному решению вопроса о значении жанра романтической поэмы для интересующего нас произведения. Но для этого необходимо отказаться от представления о романтической поэме как едином жанре. Сложность и противоречивость романтизма как идейно-художественного явления, наличие в нем различных течений не могли не отразиться и на одном из основных жанров, созданных романтизмом, — на романтической поэме. Если говорить о двух основных течениях романтизма — прогрессивном и консервативном, то в каждом из них жанр романтической поэмы получил своеобразное выражение. Чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить две поэмы, появившиеся в 1825 году: «Войнаровский» Рылеева и «Чернец» Козлова. При общности ряда жанровых особенностей, присущих романтической поэме, эти произведения глубоко различны в отношении идейно-политического содержания, героя, сюжета, композиционно-стилистической формы. Посвященная общественно-политической теме, воспевающая борца за свободу (Войнаровский), полная гражданского пафоса, ставящая форму поэмы-исповеди на службу эпическому изложению событий, поэма поэта-декабриста существенно отличается от лирической по композиции и манере изложения поэмы романтика школы Жуковского, поэмы, поэтизирующей героя морального подвига, проповедующей религиозное примирение как путь преодоления общественных противоречий. Подчеркивая зависимость жанрового своеобразия поэмы от принадлежности ее к тому или иному течению романтизма, мы не должны понимать эту зависимость слишком прямолинейно. Жанры — это специфические категории литературного процесса, самостоятельные в своей природе и потому обладающие относительной самостоятельностью в своем формировании и развитии. Однако определяющую роль в процессе жанрового формообразования играют литературные направления и течения в их идейно-художественном своеобразии. Имея в виду основные тенденции двух разновидностей романтической поэмы, сложившихся в русской литературе, мы можем утверждать, что в консервативном романтизме возобладали те черты нового жанра поэмы, которые дали основание назвать ее поэмой лирической. Здесь с особенной силой проявился уход во внутренний мир личности, характерный для данного романтического течения. Наоборот, поэма прогрессивного, особенно революционного, романтизма развивала эпические тенденции нового жанра, отвечавшие общественно-политическим темам и сюжетам, привлекавшим внимание прогрессивных романтиков. Наиболее отчетливо это проявилось в декабристской поэме с ее историко-политической темой, национально-историческим сюжетом, исторически приуроченным героем, с ее эпической по своим принципам композицией, объективно-повествовательными тенденциями в трактовке материала и в манере изложения. Этому не противоречат и южные поэмы Пушкина, лиризм которых никогда не переходил в полное отождествление автора с героем и в которых объективное начало — эпическое и драматическое — выражено с достаточной определенностью. Разграничивая в пределах сложившегося в русском романтизме лирико-эпического жанра лирическую и эпическую его разновидности, мы не должны забывать об известной условности этого разграничения и его терминологического обозначения, поскольку всякая романтическая поэма, будучи поэмой, содержит в себе эпический элемент, а являясь поэмой романтической, включает элемент лирический. Мы можем говорить только о преобладающей или определяющей роли того или другого элемента.30 Различие двух типов романтической поэмы особенно отчетливо проявилось, пожалуй, в произведениях на исторические темы. Лирическая поэма исторического содержания, строго говоря, не ставит исторической темы. В ней не чувствуется стремления сколько-нибудь широко показать исторические события, раскрыть личность исторического героя. Интерес лирической поэмы сосредоточен на характере и психологии романтического героя, на коллизиях романического сюжета, на переживаемой героем личной драме. Некоторые авторы, отнеся действие к тому или иному историческому моменту, ограничиваются изображением частных лиц и их судьбы, касаясь исторических событий лишь постольку, поскольку они вторгаются в жизнь героя. Так, в поэме А. П — ского «Витязь мести» (1829) воин, потерявший любимую девушку, виновниками гибели которой были «буйные татары», считает своим долгом отомстить им. Только как причина и следствие личной драмы выступают в поэме общественные события, историческое приурочение которых крайне неотчетливо, а политическое значение никак не освещается. В эпилоге, рисующем мирную Украину, эпизодически появляется образ Мазепы, доныне, как пишет автор, памятного своим коварством и проклинаемого народом. Судя по времени появления поэмы в печати, это только случайная параллель к «Полтаве». Другие авторы шире вводят исторические имена и факты, но и у них в центре художественного внимания остается личное и частное. Такова, например, поэма «Пещера Кудеяра» С. Степанова, который заимствовал имена главных действующих лиц и содержание поэмы из IX тома «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, но не заинтересовался общественным смыслом использованного материала и свел сюжет к типичной для романтической поэмы любви двух героев к одной героине. При отсутствии интереса к истории сюжет в поэме этого типа носит не общественно-политический, а романический, бытовой характер. В этом отношении показательна поэма Ефрема Барышова «Еврей» (М., 1837), по материалу сближающаяся с «Полтавой». Проследим фабулу поэмы. Яков Самойлович, приняв на себя вид еврея-звездочета, является к Мазепе с целью отомстить ему за отца и брата, погубленных гетманом, и за сестру, им обольщенную. Но, желая свершить месть в минуту торжества Мазепы, Самойлович до времени сохраняет инкогнито. Полтавский бой разрушил замыслы Мазепы, и он бежит в Бендеры. Здесь его находит Самойлович, который больше не откладывает задуманной мести, заставляя Мазепу выпить яд. Но несчастье подстерегает и самого Самойловича: умирает его единственная дочь, и он кончает самоубийством. Затрагивая тему Мазепы после «Полтавы», автор, естественно, не мог не отдать дани пушкинской поэме. Самойлович высказывает Мазепе свое отношение к выступлению украинского гетмана против русского царя: Тебе ль, старик, бороться с ним, С таким могучим великаном! Здесь перефразированы слова, сказанные пушкинским Мазепой о Карле XII: Но не ему вести борьбу С самодержавным великаном. Как видим, автор не совсем обходит политические замыслы Мазепы, трактуя их как измену, а гетмана сравнивая с Иудой (как и в «Полтаве»). Задержанная месть как сюжетный мотив заставляет Барышова вводить в ход действия общественно-политические события. Упоминается в поэме и Полтавский бой. Но эти события играют в сюжете совершенно подчиненную роль. Поэтому автор и ограничивается простым упоминанием их, не делая их предметом сколько-нибудь широкого изображения. Не воссоздавая исторической эпохи, такая поэма не воспроизводит и исторических лиц. Персонажи носят характерные черты романтического героя, изображенного Пушкиным в южных поэмах. С настроениями мрачной разочарованности, душевного «хлада», с печатью страданий на челе проходят перед читателем представители разнообразных эпох и различных социальных слоев: киевский воевода Вышата (Духовской. «Ослепленный». СПб., 1825), московский царь Борис Годунов (Федор Соловьев. Отрывок из неоконченной поэмы. «Метеор, альманах на 1831 год», М., 1831), украинский гетман Дорошенко («Дорошенко». М., 1830; поэма вышла анонимно) и многие другие. Таков, например, герой первой из названных поэм: ...на лице его печали Черты страданий начертали. В поэме Степанова «Пещера Кудеяра» современник Грозного, находясь в плену у разбойника Кудеяра, не отвечает «пол-омертвелою душою» на проявленное к нему участие. Героя поэмы А. П — ского «Витязь мести», сражающегося с татарами, «в пылу кипящей брани», по его собственным словам, «томила пустота души». Отсутствие интереса к истории, характерное для лирической поэмы, проявляется и в ее композиции. Не случайно эффектные драматизированные сцены, составляющие композиционную основу романтической поэмы, посвящаются не историческим, а частным событиям или, в лучшем случае, частным результатам общественных событий. История же как раз попадает в те композиционные разрывы сюжетной линии, которые характерны для романтической композиции. Если же сюжетное значение исторического события не позволяет полностью обойти его, то оно становится предметом тех кратких повествовательных компонентов, которые в лирической поэме связывают драматизированные «вершины» действия. Такова, например, композиция одного из первых образцов интересующего нас жанра — поэмы Духовского «Ослепленный», вышедшей в один год с «Войнаровским» Рылеева. Быстро схватив новую композиционную манеру южных поэм Пушкина, Духовской в рассказе о судьбе своего героя, киевского воеводы XI века Вышаты, всю историческую часть дает в виде неотчетливых намеков или кратких сообщений. Так и автор поэмы «Дорошенко» в исповеди Гетмана, мотивируя бессвязность повествования смятенным состоянием души героя, опускает как раз исторические события: Я пропущу в молчаньи мои годы, Когда врагов с Тетерей я громил. Как композиционный прием, выполняющий ту же функцию, можно отметить и отнесение исторических событий в предысторию, которая и здесь служит только для мотивировки личной судьбы героя, его биографии. В исторических поэмах данного типа сохраняет все свое значение лирически-субъективное начало, определяющее трактовку материала и манеру изложения в романтической поэме. Это не могло не отразиться и на историзме поэмы. Замкнутый в пределах своего субъективного мира, автор переносит в историческое прошлое свои видения, свои мечты, свои переживания. Глубоко войти в сферу исторической объективности он бессилен, да и не стремится к этому. В этом смысле показательно признание одного из русских романтиков. В предисловии к «Пещере Кудеяра» Степанов пишет: «Я позволил себе, сделав отступление от рассказа жителей, изобразить Симона пленником Кудеяра, а некоторыми историческими событиями украсить повесть мою, которую предлагаю читателям, как игру свободного воображения». Все сказанное приводит к выводу, что романтическая поэма лирического типа, затрагивая историческую тематику, не только не разрешала, но, по существу, и не ставила проблемы художественного историзма, т. е. исторической правды в искусстве, реализма в воспроизведении исторических характеров и событий. Лирическая поэма более или менее успешно разрешала поставленную романтиками задачу создания местного колорита, что объяснялось их интересом к национальному своеобразию культуры, быта, искусства. Но этнографизм здесь не сочетался с историзмом. Консервативный, а нередко и реакционный, характер романтизма многочисленных поэтов-подражателей лишал их «исторические» поэмы действительного историзма. В этом отношении подобные поэмы разделяли судьбу исторических романов, повестей, драм, писавшихся реакционными романтиками 30-х годов. Иное мы находим в исторических поэмах с эпическим уклоном. Особенно отчетливо этот тип поэмы представлен в творчестве Рылеева и других поэтов-декабристов. Исторический материал играет здесь совершенно иную роль, чем в лирической поэме. Известен интерес декабристов к истории. Общепризнано, что пропаганда историко-героической тематики занимала важное место в их литературной политике. Много раз указывалось на преобладание исторических сюжетов в эпической поэзии декабристских и близких к декабризму поэтов. Их внимание привлекала не судьба одинокой личности, не личная драма, переживаемая героем, а общественная борьба и роль ее участников в периоды ее особого обострения. В отличие от лирической поэмы общественно-политические события прошлого становились темой декабристской поэзии. Этим определялся характер сюжета в поэме декабристов: на первый план выдвигались общественно-политические события. Так, в «Войнаровском» сюжетом становится «борьба свободы с самовластьем», а любовная интрига играет эпизодическую роль. Так же складывался, судя по плану и сохранившимся наброскам, и сюжет поэмы «Наливайко». Исторические события, общественная борьба определяли сюжетное развитие в поэмах и других декабристов: «Андрей князь Переяславский» Бестужева-Марлинского, «Васильке» А. Одоевского, поэмы Кюхельбекера; сюда примыкает и ранняя декабристская поэма — «Мстислав Мстиславич» Катенина. Показательно, что в «Карелии» Ф. Глинки романтическая сюжетная линия, в противоположность лирической поэме, оттеснена в предысторию, а в центре событий, изображенных в этой «описательной поэме», оказывается судьба политической ссыльной Марфы Иоанновны Романовой и борьба недовольного «годуновщиной» крестьянина Никанора за ее освобождение. Подобно этому и в своем романтическом герое декабристы на первый план выдвигали черты, свойственные ему как общественному деятелю и борцу. В декабристской поэме воспевается не хладный и разочарованный отщепенец, не находящий и даже не ищущий выхода из своего одиночества, оказывающийся внутренне чуждым тем общественно-историческим событиям, в которые его вовлекает переживаемое им время, а пламенный и самоотверженный борец за общественное дело, исторический герой, принимающий живое участие в событиях эпохи. Таковы Войнаровский, Наливайко, Хмельницкий, Васильке, Андрей Переяславский, Мстислав Мстиславич, Зоровавель (в поэме Кюхельбекера) и другие. Преобладание историко-тероического начала в содержании декабристской поэмы побуждало авторов-декабристов искать новых, не знакомых лирической поэме форм эпической композиции и манеры изложения. Субъективно-лирическое начало перестает играть доминирующую роль в поэме. Композиция ее определяется ходом изображаемых исторических событий, которые излагаются в их причинно-временной связи и последовательности. Эпической в своей основе композиции декабристской поэмы соответствует и ее объективно-повествовательная манера изложения, существенно отличающаяся от субъективно-лирической манеры исторической поэмы рассмотренного выше типа. Таким образом, в исторической поэме романтического направления следует различать два типа, две разновидности: поэму лирическую и эпическую, — если иметь в виду основные тенденции. Первая была связана преимущественно с консервативно-романтическим течением, вторая — преимущественно с прогрессивным, и прежде всего декабристским, романтизмом. Существенно различные в своих жанровых особенностях, эти два типа поэмы столь же существенно различаются и в характере разработки исторической тематики. Лирическая поэма консервативного романтизма, подчиняя исторический материал бытовым, романическим сюжетам, не могла сколько-нибудь широко и правдиво раскрыть факты и процессы исторического прошлого. Лишь эпической поэме прогрессивного романтизма, в меру сильных сторон мировоззрения и художественного метода этого литературного течения, была доступна некоторая степень историзма. Каково же соотношение «Полтавы» с романтической поэмой в ее двух разновидностях? Художественный опыт южных поэм не прошел бесследно для исторической поэмы Пушкина. В самом деле, интерес к исторической личности (в отличие от идеализированного образа героя в классической эпопее), внимание к ее конкретной психологии (в отличие от абстрактных, «общих» чувств, изображавшихся в «классической» поэзии) — эти особенности художественного метода «Полтавы» явились развитием романтического психологизма. Работа Пушкина над романтическими сюжетами подготовила его к пониманию сложных сюжетных коллизий, с которыми он столкнулся в своем новом эпическом произведении. Пушкина в замысле «Полтавы» увлекла, по его собственным словам, «глубокая, трагическая тень, набросанная на все эти ужасы». Небесполезным был и опыт построения в поэме новеллистического сюжета, что облегчило Пушкину развитие в «Полтаве» романической сюжетной линии. В эпической поэме Пушкина нашла развитие и новая композиционная форма «быстрого», сжатого повествования, отличающего романтическую поэму от медлительной эпопеи. С романтическим лиризмом генетически связан и тот взволнованный, приподнятый, патетический тон, который звучит на многих страницах «Полтавы». Но развивая художественные достижения жанра лирической поэмы, Пушкин устраняет те ее особенности, которые мешали ей стать поэмой исторической. И здесь для автора «Полтавы» оказался далеко не бесполезным опыт исторической поэзии революционного романтизма. Подчеркнем, что речь идет не о влиянии Рылеева и других поэтов-декабристов на Пушкина, автора «Полтавы», а о жанровых соотношениях. Поэтому то обстоятельство, что Пушкин, естественно, не располагал в 1828 году декабристской эпической поэзией во всем ее объеме, не имеет решающего значения. Жанровые особенности этой поэзии с достаточной отчетливостью обнаружились в творчестве Рылеева, которое неоднократно было предметом раздумий и суждений Пушкина, и отчасти в поэме Катенина «Мстислав Мстиславич» (1820), которую автор «Полтавы» в статье 1833 года защищал от нападок, как «стихотворение, исполненное огня и движения» (XI, 221). В «Полтаве» изображаются большие события русской истории, рассказ о которых Пушкин начинает известными словами: Была та смутная пора, Когда Россия молодая, В бореньях силы напрягая, Мужала с гением Петра. Осознавая основную тему своего исторического повествования, Пушкин заглавием «Полтава», вместо первоначального «Мазепа», утверждает доминирующее значение в поэме общественно-исторических событий над личной судьбой героев. В этом отношении Пушкин решительно отходит от лирической поэмы, оттеснявшей исторические события на задний план, и сближается с поэмой декабристской, для которой наличие исторической темы становилось жанровым признаком. Роль художественной разработки исторических тем поэтами-декабристами становится особенно наглядной при сопоставлении «Полтавы» с «Бахчисарайским фонтаном». И здесь действие относится к прошлому (к XVIII веку), но эту типично романтическую поэму трудно назвать исторической. Историческая по тематике, «Полтава» по своей проблематике является поэмой политической. И здесь путь поэта от южных поэм, в центре которых стоит судьба личности, к «Полтаве», ставящей вопрос об исторических судьбах страны, лежал через эпические опыты декабристов, художественное внимание которых привлекали эпохи обострения общественной борьбы. И Пушкина в «Полтаве» интересует «смутная пора». И Пушкин, подобно декабристам, подходит к истории как политический мыслитель, как человек своей эпохи, как участник современной политической жизни, хотя реалистическая «Полтава» по сравнению с романтическим эпосом дворянских революционеров иначе выражает политические идеи, без прямых «аллюзий». В изображении действующих лиц «Полтавы» присутствуют еще некоторые черты романтизма. Пушкин сам засвидетельствовал, что его увлекли «сильные характеры», ставшие предметом его творческого внимания. Эти сильные характеры обрисованы в «Полтаве» резкими чертами, яркими красками. В особенности это относится к Мазепе, в характеристике которого сгущенно даны отрицательные свойства персонажа, и к Марии, портрет которой нарисован с романтической красочностью. Но в целом задача изображения исторических лиц решена Пушкиным на основе нового художественного метода, далеко уводящего «Полтаву» от романтической поэмы, особенно в ее лирической разновидности. В пушкинской поэме перед нами предстают не просто исторические имена, носителями которых являются внеисторические характеры романтических героев, но исторические характеры, созданные методом реализма. Далеко вперед ушел автор «Полтавы» и от поэтов-декабристов, не поднявшихся над романтическим методом создания характеров. Однако и здесь опыты Катенина и Рылеева, особенно если учесть эволюцию последнего от «дум» через «Войнаровского» к замыслам последних, незавершенных поэм — эволюцию, не ускользнувшую и от внимания Пушкина, сыграли свою роль и явились некоторым этапом на пути к «Полтаве». Стремление Пушкина раскрыть в «Полтаве» исторически-объективные характеры повело к устранению того отождествления автора с героем, которое характерно для романтической, особенно лирической, поэмы. Это дало возможность автору критически проверить своего героя с точки зрения его общественно-исторической ценности, подвергнуть его общественно-моральному суду. В этом, как известно, смысл эпилога поэмы: Прошло сто лет — и что ж осталось От сильных, гордых сих мужей, Столь полных волею страстей? Протекшее столетие, послужившее проверкой исторического значения деятельности героев поэмы, и позволяет государственно мыслящему поэту-историку сделать объективные выводы. Но такой подход наметился уже в поэмах декабристов, судивших об историческом деятеле в свете своего идеала «прямого гражданина» (слова Мазепы о Войнаровском), выражавших в своей личной оценке героя общественное сознание дворянских революционеров. Тематикой пушкинской поэмы определяется и характер ее сюжета. Попытка честолюбца и изменника Мазепы разорвать связи украинского народа с братским русским народом, его выступление против Петра на стороне Карла, его поражение и бесславный конец — эти события, определяющие и личную судьбу героев, придают сюжету «Полтавы» общественно-историческое значение. Отличаясь и здесь от лирической поэмы, «Полтава» обнаруживает родство с поэмой эпической, как она сложилась в прогрессивном романтизме. В «Полтаве», как показал В. М. Жирмунский, Пушкин изменяет композиционную манеру романтической поэмы, переходя от лирического к эпическому принципу композиции.33 Последовательность изложения, стремление автора раскрыть причинную обусловленность событий, преобладание эпического начала над лирическим и драматическим, плавное и широкое течение рассказа — эти особенности композиции «Полтавы» свидетельствовали о решительном отходе Пушкина от принципов лирико-романтического построения поэмы. Отсутствие в «Полтаве» романтической недоговоренности, неясности было подмечено критиком «Атенея»: «Везде (это не последнее достоинство) многое оставлено на догадку читателя; но не думаю, чтобы для кого-нибудь и что-нибудь в сей поэме показалось темным».34 К наблюдениям критика и исследователя следует добавить, что новизна композиционных приемов «Полтавы» особенно выступает в развертывании исторической темы, освобождающейся, вопреки традиции лирической поэмы, от своего подчиненного значения и становящейся основой эпической композиции. Новые композиционные принципы, отличающие «Полтаву» от лирико-романтической поэмы, наметились и в эпической поэзии декабристов. Это можно обнаружить уже в первой декабристской поэме — «Войнаровском» Рылеева, несмотря на то, что рассказ о сюжетных событиях ведется здесь от первого лица. В отличие от лирической отрывочности и несвязности, от обращения повествователя сразу in medias res с последующим возвращением к предыстории, что было характерно для композиции романтических произведений, изложение событий в «Войнаровском» начинается ad ovo (с младенческих лет героя) и ведется в последовательно-хронологическом порядке. Небольшое количество драматизированных сцен, естественно выделенных в эпическом повествовании (бегство Мазепы от крымцев и появление юной казачки, посвящение Войнаровского Мазепой в свои планы и т. д.), неизменно связывается повествовательными компонентами, устраняющими романтическую отрывочность и недосказанность. Изложение в целом носит эпический характер. Еще более строго принцип эпически-последовательного изложения должен был осуществиться в «Наливайко», о чем можно судить по сохранившимся отрывкам и плану поэмы. Широкое эпическое движение отличает поэмы Катенина, Бестужева-Марлинского, А. Одоевского, Кюхельбекера. «Полтава» в этом отношении развивала те общие тенденции, которые можно наблюдать в поэмах Катенина и Рылеева и которые еще более отчетливо проявились в поэмах А. Одоевского, А. Бестужева и — по-своему — в поэмах Кюхельбекера. В том же направлении изменяется по сравнению с лирической поэмой и манера изложения в «Полтаве». Лирическая взволнованность и формы ее выражения (восклицания, вопросы, обращения) сохраняются и здесь. Но наполняются эти формы иным содержанием: не субъективно-личным, а объективно-общественным, выражающим историческую и моральную оценку героев и их деятельности, что уже было отмечено исследователями. До Пушкина и вместе с ним на этот путь стали поэты-декабристы, для которых романтический лиризм был средством выразить общественный пафос дворянских революционеров. В целом «Полтава» явилась своеобразным решением поставленной декабристами задачи создания высоких поэтическах жанров. К этому декабристы призывали и Пушкина. Декабристскому идеалу исторического героя отвечала и фигура Петра I. «Что может быть поэтичественнее Петра? — писал А. Бестужев Пушкину 9 марта 1825 года. — И кто написал его сносно?» (XIII, 149). «Мудрый Петр», «дивный свету царь» — так называл Петра в своих стихотворениях Рылеев (думы «Меньшиков», «Петр Великий в Острогожске»). Еще в самом начале своей литературной деятельности Ф. Глинка выступил с небольшой поэмой в духе классицизма «Смерть Петра Первого» («Русский вестник», 1808, № 10), выражая чувство высокого уважения к герою, кончина которого оплакивается. Самый страстный среди декабристов пропагандист высоких жанров, Кюхельбекер писал Пушкину 20 октября 1830 года: «...я тебя не только люблю, как всегда любил; но за твою Полтаву уважаю, сколько только можно уважать» (XIV, 117). Значения высоких жанров для русской литературы не отрицал и Пушкин. 23 февраля 1825 года поэт писал Н. И. Гнедичу: «Я жду от вас эпической поэмы. Тень Святослава скитается не воспетая, писали вы мне когда-то. А Владимир? а Мстислав? а Донской, а Ермак? а Пожарской? История народа принадлежит поэту» (XIII, 145). «Войнаровского» Пушкин признал поэмой, которая «нужна» была для русской словесности (XIII, 134). Огромное историческое значение воспетого в «Полтаве» события и великие заслуги перед страной опоэтизированного в поэме исторического лица позволяют связать пушкинскую поэму о Петре I с творчеством декабристов на путях развития героического эпоса. Таким образом, в формировании нового жанра исторической поэмы — пушкинской «Полтавы» — декабристская поэма сыграла более значительную роль, чем обычно представляется. Глубокий интерес к истории, политическая проблематика произведения, поиски положительного героя в истории родной страны, определяющее значение общественной линии сюжета, эпическая в основе композиция и манера изложения, общие очертания поэмы как высокого жанра — все эти черты сближают «Полтаву» с поэмой гражданского, декабристского романтизма. И это было закономерно для Пушкина — поэта декабризма. Однако не только лирическая, но и эпическая поэма, поэма декабристская явилась для Пушкина лишь ступенью к новому жанру. Автор «Полтавы» ушел далеко вперед и от исторической поэмы революционных романтиков. «Полтава» обогатила русскую литературу исторической поэмой нового типа. Эта новизна в своей основе определялась новым художественным методом, в русле которого протекало творчество Пушкина после 1825 года. Реалистический художественный метод в произведении на историческую тему — в этом заключалось главное, что отличало «Полтаву» от романтической поэмы и определяло ее основные жанровые особенности. Такое понимание художественного метода пушкинской исторической поэмы достаточно обосновано в упоминавшихся работах Н. Л. Бродского, Д. Д. Благого, Г. А. Гуковского, Н. В. Измайлова, и мы, рассмотрев те тенденции исторической поэмы декабристов, которые нашли новаторское развитие в «Полтаве», можем ограничиться кратким указанием на основные результаты этого развития. Овладение реалистическими принципами творчества дало возможность Пушкину разрешить поставленную, но не разрешенную романтиками задачу создания исторической поэмы. Лирико-романтическая поэма, обращавшаяся к истории, оставалась, в сущности, внеисторической. Эпическая поэма прогрессивных романтиков овладевала историзмом только частично. В «Полтаве» Пушкин стоит на той же, высшей для того времени ступени историзма, на которую он поднялся в «Борисе Годунове». Реалистический историзм «Полтавы» выразился в том, что Пушкин гораздо вернее и глубже революционного романтика Рылеева понял и раскрыл смысл общественно-политической борьбы изображаемой эпохи. Противопоставление лжегерою подлинно великого национального деятеля, понимающего исторические задачи страны и в момент решающего сражения охваченного политическим вдохновением, государственным пафосом, историчнее, глубже, чем антитеза свободы и самовластья в «Войнаровском». В специальных работах об историзме «Полтавы» показано, какой широкий круг исторических источников был использован Пушкиным в работе над поэмой. Реалистический историзм «Полтавы» помог Пушкину найти решение и другой идейно-художественной проблемы, поставленной и только частично решенной романтизмом, — проблемы народности литературы. В статье о поэме Шихматова «Петр Великий» Кюхельбекер, усматривая главный недостаток этого «лирического песнопения» в том, что здесь «мало эпического», пришел к выводу, что в русской литературе нет еще «истинной народной эпопеи». Такое жанровое обозначение хорошо выражает декабристскую концепцию эпической поэзии. Однако полностью реализовать эту концепцию ни Рылееву, ни Кюхельбекеру, ни другим поэтам-декабристам не довелось. Декабристы и теоретически, и практически боролись за народность литературы. Но романтический художественный метод и идеология дворянской революционности ставили определенные границы их успехам в этой борьбе. Применяя к произведениям Рылеева критерий народности как национального своеобразия творчества, Пушкин в его «думах» не находит ничего «национального, русского», «кроме имен» (XIII, 175), но «Войнаровский» ему «очень нравится» (XIII, 174).Пушкин, очевидно, считал, что эта поэма в той или иной мере свободна от упрека в отсутствии народности. Еще большее одобрение вызывали у Пушкина новые эпические опыты Рылеева, отрывки из которых успели попасть в печать. И свою «Полтаву» Пушкин связывал с общей борьбой передовых литераторов за национальную самостоятельность русской литературы. «Это сочинение, — писал он о «Полтаве», — совсем оригинальное, а мы из того и бьемся» (XI, 164). В «Полтаве» Пушкин стремился воплотить то «национальное», «русское», чего не было в должной мере у его предшественников. Более высокий уровень народности «Полтавы» по сравнению с «Войнаровским» обусловливается более верной исторической концепцией Пушкина, более глубоким пониманием русского социально-исторического процесса. В поэме Рылеева мотив осуждения изменника Мазепы народом, вложенный поэтом в уста пленного, остался неразвитым и не определил собою трактовку образа украинского гетмана. Напротив, Пушкин раскрыл инородность дела Мазепы национально-освободительному движению украинского народа. Пушкин показал, что Мазепа в личных интересах не только сепаратистки отложился от России, но и перешел на сторону интервентов. Эта измена родине вызвала возмущение народа: Он перешел, он изменил, К ногам он Карлу положил Бунчук покорный, такая «весть на крыльях полетела» по Украине. Именно теперь Встает кровавая заря Войны народной... Народу нужен другой вождь: На шумной раде, в вольных спорах Другого гетмана творят. Развивая сильные стороны обеих разновидностей романтической поэмы, Пушкин в «Полтаве» новаторски решает и вопрос об историческом сюжете. В статье «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» (1830) Пушкин признал одним из достоинств романа Загоскина то, что здесь «романическое происшествие без насилия входит в раму обширнейшую происшествия исторического» (XI, 92). Этого не было в романтической поэме. В ее лирической разновидности «романическое происшествие» заслоняло собой «происшествие историческое». В поэме с эпическим уклоном соотношение сюжетных линий было обратное: на первый план выступало «происшествие историческое», а события частной жизни мало интересовали эпического поэта. Так было, например, в «Войнаровском», что заставило Пушкина выразить удивление, как мог Рылеев пройти мимо «истории обольщенной дочери и казненного отца» — «столь страшного обстоятельства» (XI, 160). В «Полтаве», вопреки утвержденному авторитетом Белинского мнению о двойственности сюжета, при ближайшем рассмотрении мы обнаруживаем органическое сочетание событий общественной и частной жизни. «Романическое происшествие» здесь — используем выражение Пушкина — «без насилия входит в раму обширнейшую происшествия исторического». Сюжетная коллизия построена на столкновении личных интересов Мазепы с его политическими замыслами. Общественная борьба врывается в частные отношения героев. А эти отношения вносят большие осложнения в общественную борьбу. Если в результате внутренних колебаний Мазепа решает, что «любовник гетману уступит», то политическая деятельность «гетмана» разрушает счастье «любовника». Но покупаемое этой ценой общественное «счастье» оказывается недостижимым. Неразрывность, взаимозависимость обеих сюжетных линий и составляет особенность сюжета «Полтавы». Пушкин создает сюжет нового качества, отходя от романтической поэмы обоих типов — и лирической, и эпической. Широта охвата и тесная связь в сюжете общественной и частной жизни героев отвечала реалистическому художественному методу, позволившему отразить объективную связь общественно-исторического и личного. Идеологические основы пушкинского реализма, историзма, народности достаточно раскрыты нашей наукой. Преодолевая политическую «романтику» дворянских революционеров, Пушкин стремился понять объективные закономерности исторического развития, осознать роль народа как движущей силы истории, определить место и значение политических деятелей в ходе исторических событий. Такая идейная проблематика творчества определила и его художественный метод, и его жанровые особенности. Это мы и наблюдаем в «Полтаве».
Существует мнение, что «Полтава», в отличие от романтических поэм Пушкина, не нашла отражения в широкой литературе. «Из пушкинских поэм только „Полтава“ не имела своих подражаний», — пишет В. М. Жирмунский. О том же говорит и Н. В. Измайлов. Б. В. Томашевский уточняет: «Полтава» не нашла «достойных подражателей и последователей». Действительно, как большая часть шедевров Пушкина, его историческая поэма не породила литературной традиции в узком смысле слова. Догадку о причинах этого в свое время высказал И. В. Киреевский. «Словесность наша, — писал он в обзоре литературы за 1829 год, — еще не доросла до господствующего направления „Полтавы“». В ближайшие годы после появления «Полтавы» русская романтическая поэма продолжает жить традициями южных поэм. Однако в поэмах на исторические темы наблюдаются следы воздействия новой поэмы Пушкина. Еще В. М. Жирмунский отметил в этом материале ряд прямых реминисценций из «Полтавы».46 Иногда здесь речь может идти не только об отдельных мотивах и фразеологических оборотах, но и о целых сценах, образах. Так, драматически напряженный диалог между героем и героиней в поэме Д. фон Лизандера «Запорожцы» (М., 1840), несомненно, навеян сценой решающего объяснения Мазепы и Марии перед открытым выступлением гетмана. В поэме М. Павлова «Иван и Марья» (М. Павлов. Повести в стихах. СПб., 1838) мы встречаем ситуацию, возникшую по контрасту к «Полтаве»: старый украинский атаман полюбил казачку Марию, а она любит молодого казака. Образ угрюмого и сурового старика, снедаемого страстью, сидящего «не смыкая очи» (то же выражение и в «Полтаве»), восходит к пушкинскому Мазепе. В «Зальмаре» Павла Иноземцева (Харьков, 1837) мы встречаем сцену сумасшествия героини, напоминающую сцену появления сумасшедшей Марии в «Полтаве». В некоторых поэмах отзвуки «Полтавы» слышатся в батальных описаниях, например в «Пустыннике» М. Павлова (в книге «Повести в стихах»): Разят повсюду супостатов — Их рубят, колют, режут, бьют (ср. в «Полтаве»: «швед, русский — колет, рубит, режет»). Иногда в исторических поэмах можно подметить воздействие пушкинских идей. Так, Трилунный в «Отрывке из поэмы: Суд Петра над сыном» («Атеней», 1830, ч. I) развивает мысль о державных и военных трудах царя-преобразователя, подготовивших Полтавскую победу, и этим мотивирует суровое отношение Петра к недостойному наследнику. Используют авторы и высказанную в эпилоге «Полтавы» идею исторической проверки деяний героя (см. ниже о поэмах Косяровского и Максимовича). И вообще под влиянием «Полтавы» усиливается тенденция заключать поэмы историческим эпилогом. Но помимо подобных частных откликов на пушкинскую поэму, можно констатировать попытки некоторых авторов романтических поэм на исторические темы усвоить общие особенности нового жанра поэмы, созданного Пушкиным. Показательно, что Г. Розен, типичный эпигон, способный только повторять других, в 1828 году, т. е. до «Полтавы», выступил с шаблонным романтическим «отрывком» под заголовком «Ксения Годунова» (Три стихотворения барона Г. Розена. М., 1828), в котором исторические события даны в форме лирического воспоминания, а затем вещего сна героини. А в 1830 году, т. е. уже после «Полтавы», Розен печатает историческую поэму в трех частях «Рождение Иоанна Грозного» (СПб., 1830), в которой стремится нарисовать довольно широкую историко-бытовую картину. Автор хочет соблюсти исторический колорит. Он изображает сцену царской охоты, описывает царское одеяние, свадебный обряд и т. д. Композиции поэмы свойственны последовательность и обстоятельность изложения. Воздействие «Полтавы» подтверждается и наличием прямых реминисценций из пушкинской поэмы: «И день настал» (то же и в «Полтаве»), «Кто ездит позднею порой» и т. д. с рифмами «луне — коне» (ср. в «Полтаве» эпизод поездки молодого казака). Подобную смену жанра наблюдаем и у Н. Елагина, который в 1829 году публикует отрывок из романтической поэмы «Владимир Великий» под заглавием «Днепровский берег» («Московский телеграф», 1829, № 20), написанный в сказочной манере «Руслана и Людмилы», а в 1830 году печатает «Начало поэтической фантазии: Ксения Годунова» («Московский вестник», 1830, ч. IV), написанный в реально-бытовой манере, со ссылками на историков, с чертами эпической композиции, что едва ли можно рассматривать как простую случайность. О более глубоком воздействии «Полтавы» можно говорить применительно к следующим произведениям: «Переметчик. Историческая повесть, относящаяся ко второй половине прошлого столетия» И. Косяровского (Одесса, 1832), «Богдан Хмельницкий», анонимно вышедшая поэма в шести песнях М. А. Максимовича (СПб., 1833), «Вступление на престол князя Александра Тверского. Историческая повесть в стихах» Константина Бахтурина (М., 1833), «Богдан» Е. П. Гребенки, переводчика «Полтавы» на украинский язык (отрывки печатались в «Современнике», 1839, т. XIV, 1840, т. XVII; полностью см.: Сочинения Е. П. Гребенки, т. 5. СПб., 1862), «Бренко» С. Костарева (М., 1848). Влияние «Полтавы» в перечисленных поэмах выражается в ряде их особенностей. Авторы этих исторических поэм пытаются широко охватить изображаемую эпоху и развернуто показать исторические события, отводя романическому сюжету подчиненную роль. Таковы картины народного движения, возглавленного Богданом Хмельницким, у Максимовича и Гребенки. В поэме «Бренко» (это любимец Дмитрия Донского, поменявшийся с ним одеждой перед боем) целая глава отдана Куликовской битве, являющейся, как и Полтавский бой у Пушкина, сюжетной кульминацией. Композиция этих поэм тяготеет к эпичности, к широкому и последовательному изложению событий. Здесь отсутствует характерная для лирической поэмы отрывочность, недоговоренность. По мере необходимости авторы дают исторические пояснения к своему рассказу. Например, описывая приезд Хмельницкого в Запорожскую Сечь, Максимович сопровождает это сообщение историческими сведениями о Сечи: Там козаки не знали рабства Еще дотоль; и кошевой Был только в битвах их главой. Черты эпической композиции можно отметить и в поэмах, не столь отчетливо связанных с «Полтавой», например в поэме казанской поэтессы Александры Фукс «Основание города Казани. Повесть в стихах, взятая из татарских преданий» (Казань, 1836). Рассказывая об исторических событиях, авторы стремятся передать исторический колорит эпохи, обрисовать бытовую обстановку. Максимович подробно описывает запорожскую раду, говорит об украинских вечерницах, плясках, веснянках. Бахтурин детально изображает сцену приношения русскими князьями даров татарскому хану: Ведут волов, ведут коней, Несут камку и соболей, Жемчуг, сосуды золотые, Атласы, ткани парчевые, И на серебряных досках Рубли и золото в кусках. Интерес к прошлому, к историческим процессам и явлениям в рассматриваемых поэмах усиливает, по сравнению с жанром лирической поэмы, элементы историзма. Если у Бахтурина, близкого к декабристским кругам, можно заметить следы характерной для революционного романтизма манеры «приноравливать» изложение исторических событий к политическим задачам современности, то у Максимовича, Гребенки, Костарева борьба за национальную свободу освещается более исторично, без романтической модернизации. В соответствии с этим и в персонажах традиционные черты романтического героя уступают место более или менее верно схваченным чертам исторического характера. Чувствуется стремление к правдоподобию в обрисовке душевных переживаний и их внешнего выражения. Так, Хмельницкий у Максимовича, заключенный в тюрьму, после пережитого подъема душевных сил чувствует естественную реакцию: «...сил душевных напряженье ослабло». В той же поэме так говорится о кошевом, которого низложила рада: И он дрожащими руками На шапку палицу кладет И, поклонясь, в курень идет. Общее влияние «Полтавы» подтверждается наличием в этих поэмах и прямых реминисценций из Пушкина. Такова отмеченная В. М. Жирмунским ситуация в поэме Максимовича «Богдан Хмельницкий»: Хмельницкий, подобно Кочубею, заключен в темницу и предается грустным размышлениям: Заутра — казнь его, он знал; Но вестью сей неустрашенный ....... Так мыслит он, с собой в борьбе: Что смерть мне? ..... Вдруг... ключ в замке поворотился... Автор перефразирует здесь соответствующее место «Полтавы». В батальной сцене поэмы «Переметчик» образцом для Косяровского послужило, несомненно, описание Полтавского боя у Пушкина: За цепью огненной стрелков Ступает твердая пехота, Отряды конные с боков... Заключительное сообщение автора о судьбе героини напоминает слова Пушкина о загадочном исчезновении Марии: Но с девой что?........... Никто, никто о легковерной Не знает. Но рассказ неверной, Преданье темное тех дней Запало в памяти моей. По образцу Пушкина Косяровский вводит мотив исторической проверки деяний героев: ...есть история веков, — И внукам скажут без обмана Деянья давние отцов. Отмеченные факты воздействия «Полтавы» на романтическую поэму 30—40-х годов, при всей малозначительности относящихся сюда произведений, приобретают интерес как показатель художественно значительных и прогрессивных тенденций пушкинской исторической поэмы, не оставшихся бесследными для жанра русской романтической поэмы.
А. Н. СОКОЛОВ
"Стихи о любви и стихи про любовь" - Любовная лирика русских поэтов & Антология русский поэзии. © Copyright Пётр Соловьёв