Лидия Чуковская. Записки об Анне Ахматовой

           Лидия Чуковская. Записки об Анне Ахматовой.

     Не имея возможности прочитать все статьи и воспоминания об Анне
Ахматовой, напечатанные за рубежом, приведу лишь один пример "главной лжи",
которая ее возмущала. В томе первом ее "Сочинений", опубликованном в 1965
году, в предисловии Глеба Петровича Струве на с. 7 читаем: "the period
between 1925 and 1940 was indee
silence..."   ("период   между 1925 и 1940 был периодом почти полного
молчания"). Далее автор предисловия производит подсчет: около полдюжины
(half-a-dozen) стихотворений Ахматова написала с 1925 по 1931; немногие в
1936-м и ОДНО в 1939-м... Как видит читатель, ознакомившийся хотя бы с одним
из сборников стихотворений Анны Ахматовой, вышедшем в конце восьмидесятых
или в начале девяностых годов, а также прочитавший первый том моих
"Записок", подсчет, произведенный Глебом Петровичем Струве, неверен. Подсчет
этот и не мог быть верным. Находясь за тысячи километров от поэта, о котором
пишешь, да к тому же еще по ту сторону железного занавеса - подсчитать,
сколько стихотворений и когда этим поэтом создано - затея неисполнимая, в
особенности, если сознавать, что речь идет о той поре, когда Анна Ахматова
не только не имела возможности печатать свои стихи, но даже записывать их.
     Однако автор предисловия столь твердо убежден в своих подсчетах, что с
небольшой оговоркой повторяет их в 1967 году в новом издании первого тома
"Сочинений" Анны Ахматовой. Повторяются они - с оговорками - и в статье
Никиты Алексеевича Струве в сборнике, изданном в 1989 году в Париже. Сборник
юбилейный {1}. Статья озаглавлена бесстрашно: "Колебания вдохновения в
поэтическом творчестве Анны Ахматовой".
     Пытаясь подтвердить давнюю мысль Глеба Петровича Струве о многолетнем
полном или почти полном молчании Ахматовой, Никита Алексеевич Струве
прилагает к своей статье две научные таблицы: Э 1 - "Количественное
распределение стихотворений по годам" и Э 2 - "Количественное распределение
стихотворений по периодам".
     Цель этих таблиц доказать, что Ахматова в иные годы создала много
"стихотворных единиц" (термин Н.А.Струве), а в иные - меньше. Так, например,
из таблицы Э 1 явствует, что Ахматова в 1913-м - написала 4б стихотворений,
в 27-м - только 3, а в 40-м - 33. Это ли не "колебания вдохновения"? Это ли
не доказательство, что творческая способность Ахматовой на долгие годы,
преимущественно с конца двадцатых и в тридцатые - угасла, а в сороковом -
воскресла? Но, замечу я, ни Ахматова, ни кто другой и не утверждал, что,
подчиняясь собственному плановому хозяйству, она почитала себя обязанной
каждый год поставлять на потребу читателя одинаковое количество стихов.
Кроме того, самый расклад по таблицам ясно показывает, что речь идет уже не
о вдохновении, которого никакими таблицами не уловишь, - а о плодах
вдохновения, о стихах.
     Как   бы предчувствуя публикацию ученых таблиц, Ахматова в своей
автобиографической прозе написала;
     "В частности, я считаю, что стихи (в особенности лирика) не должны
литься,   как   вода по водопроводу и быть ежедневным занятием поэта.
Действительно, с 1925 г. по 1935 я писала немного, но такие же антракты были
у моих современников (Пастернака и Мандельштама)" {2}.
     Стихи никогда не были "ежедневным занятием" Анны Ахматовой. Главный же
недостаток   научных таблиц: там не указано, что именно подразумевает
Н.А.Струве, употребляя термин "стихотворная единица". Так, например, строфу
о Блоке, вставленную Ахматовой в "Поэму без героя" в 1959 году, - считать ли
единицей чего-либо, нет ли? Если же "единица" не определена до точности, то
что,   собственно, подлежит подсчету? Можно сказать "десять штук яиц"
(подразумевая равенство подсчитываемого), но нельзя сказать: десять штук
облаков, десять штук упадков или десять штук подъемов вдохновения. И по
затраченному труду и по затрате времени одна единица не равна другой. И по
значительности результата. Стихи бывают более характерные для главной темы,
которой обуреваем в эту пору поэт, бывают и менее выразительные;
     случаются беглые - промельк, очерк - или, напротив, по определению
Ахматовой, - "ключевые"; бывают, наконец, попросту, короткие и длинные.

     От других мне хвала - что зола,
     От тебя и хула - похвала, -

     это двустишие есть несомненно оконченное художественное произведение,
равное   народной   поговорке, и притом несомненный экспромт, мгновенно
ударившая молния. Ну, а элегия, не в две строчки, а в 58 строк - например,
"Предыстория" - это тоже "стихотворная единица"? или тут требуется какое-то
другое обозначение? Создавалась она в разные годы, длилась.
     Н.А.Струве говорит: "особенно бесплодны будут конец 20-х - начало 30-х
годов". А что означает слово бесплодны? Пастернак и Мандельштам, как
рассказывала Ахматова, считали лучшим из созданных ею в начале тридцатых
годов стихотворение "Привольем пахнет дикий мед". Мне она говорила, что
одним из лучших своих стихотворений она считает "Если плещется лунная жуть"
(1928) и "Тот город, мной любимый с детства" (1929) {3}. "Лучшее" - оно
сказано не научно и не подлежит арифметике, но вес имеет и во всяком случае
об "угасании вдохновения" не свидетельствует, даже если в соответствующей
году графе стоит цифра "I".

     Тот город, мной любимый с детства,
     В его декабрьской тишине
     Моим промотанным наследством
     Сегодня показался мне...

     Если в 1929 году Ахматова действительно написала с начала и до конца
только одно это стихотворение - для русской поэзии год 1929-й следует
считать не только не убыточным, но весьма богатым.
     Согласно таблице, в 1926-м, 30-м, 32-м, 48-м, 51-м, 53-м и 54-м годах
число "стихотворных единиц", созданных Ахматовой, равно нулю. Но ведь сила и
быстрота, с какой прорастает стих еще до того, как он пророс наружу и лег на
бумагу (или в память), нам неизвестны. Что создавалось в творческой
лаборатории Анны Ахматовой в те, перечисленные Н.А.Струве годы, где в
соответствующей графе значится "ноль"? Это неизвестно составителю таблицы,
да и не может быть известно никому. Ведомо, например, что над "Поэмой без
героя" Ахматова работала 25 лет. Начала со строфы "Ты в Россию пришла
ниоткуда" - в 1940-м, и кончила в 1965-м! А когда началась работа над
"Поэмой" в самом деле? Когда она зародилась? - эта "тайна тайн" никому не
известна и "голой арифметике" (термин Н.А.Струве, с. 158) не подлежит.
     "Определить, когда она начала звучать во мне, - пишет Ахматова, -
невозможно. То ли это случилось, когда я стояла с моим спутником на Невском
(после генеральной репетиции "Маскарада" 25 февраля 1917 г.), а конница
лавой неслась по мостовой, то ли... когда я стояла уже без моего спутника на
Литейном мосту в <то время> когда его неожиданно развели среди бела дня
(случай   беспрецедентный), чтобы пропустить к Смольному миноносцы для
поддержки большевиков (25 октября 1917 г.). Как/знать?!" {4}.
     Как знать, что и когда именно "начало звучать" или "пламенеть неведомым
ядом" в ахматовской незримой и необозримой мастерской в 2б-м, 30-м, 32-м,
48-м, 51-м, 53-м и 54-м годах, - в годы, обозначенные в таблице Н.А.Струве
жирными нулями? (А над "Поэмой без героя", между прочим, в нулевые 40-е и
50-е годы разве Ахматова не продолжала работать?)
     Попробуем сослаться на собственные признания Ахматовой. Им свойственна
сбивчивость. (Это неудивительно: попытайтесь сами вспомнить, что и когда
впервые зазвучало в глубине, в подсознании.)
     "Мне было очень плохо, ведь я тринадцать лет не писала стихов, вы
подумайте: тринадцать лет!" - говорит мне Ахматова в августе 1940 года,
рассказывая о своей трудной жизни с Н.Н.Пуниным.
     "Шесть лет я не могла писать. Меня так тяготила вся обстановка -
больше, чем горе", - говорит она мне в марте 40-го о том же тяжком периоде
своей жизни {5}.
     Сколько же лет она не писала? Тринадцать или шесть?
     Вот признание Ахматовой о периодах рабочих и нерабочих:

     ...просто мне петь не хочется
     Под звон тюремных ключей.
     Или:
     ... проходят десятилетья,
     Пытки, ссылки и смерти - петь я
     В этом ужасе не могу.

     "Петь не хочется", а ведь пела. "Петь... не могу" - а пела.
     Не пела, оказывается, по собственному признанию, целые десятилетья!
Если бы и в самом деле так, откуда бы взял Н.А.Струве стихотворные цитаты,
подкрепляющие его мысль о молчании? Прямо, открыто, будто специально идя ему
навстречу, Ахматова признается уже не в шести и не в тринадцати годах
молчания, а в ДЕСЯТИЛЕТИЯХ! Но если бы она и вправду молчала десятки лет,
откуда бы взялись ее книги (издаваемые Н.А.Струве)? И его арифметические
таблицы? Не следует ли опереться на более достоверные строки, предваряющие
написанный в тридцатые годы "Реквием"? Женщина, стоящая вместе с Ахматовой в
тюремной очереди, спрашивает:
     "- А ЭТО вы можете описать? - И я сказала: - Могу".
     "Реквием" был впервые опубликован полностью в Мюнхене, в 1963 году
Глебом Петровичем Струве. Но и этот благой поступок не излечил ни ГЛ., ни
Н.А. Струве от плачевного заблуждения насчет бесплодности Анны Ахматовой то
ли до 39-го, то ли до 36-го, то ли до 40-го года, который по количеству
стихов объявлен годом расцвета. А что же "Привольем пахнет дикий мед",
написанный, повторяю, в 1933-м - это не свидетельство расцвета? Хотя это
единственное из известных нам в 33-м году стихотворение. А что если бы
Лермонтов в 1831 году написал всего лишь одно стихотворение "Ангел", - если
бы он в этом году создал всего лишь эту одну "стихотворную единицу" -
следовало ли бы считать 1831 год для него годом упадка или расцвета? Хотя по
количеству шедевров годы 1840-й и 41-й для Лермонтова гораздо богаче?

     Однако от голой арифметики и споров о том, когда угасало вдохновение, а
когда разгоралось вновь, пора перейти к голой истине, точнее - к самой сути
спора. Ахматова утверждала, что никогда не отрывалась от жизни своего народа
и никогда не переставала писать стихи. В этом ее гордость, сильнее того -
гордыня:
     сквозь все - "там, где мой народ, к несчастью, был" - писала стихи.
Сквозь все невзгоды, выпавшие на долю народа и все беды собственной судьбы,
исполняла она свое предназначение - предназначение поэта.
     ...Сын ее долгие годы томится на каторге. Отец ее сына - Н.Гумилев -
расстрелян. Третий муж, Н.Н.Пунин, умирает в лагере. Долгие годы ни одна ее
строка не печатается вообще и большую часть жизни заветные строки хранятся
только в памяти. Молодость - туберкулез, вторая половина жизни - инфаркт за
инфарктом. Почти всю жизнь - нищета. Бездомье. Тайный или явный полицейский
надзор. Ближайшие друзья погибли в застенке или уехали навсегда. Сама она от
застенка на волосок. С 46-го года имя ее и ее работа преданы громогласному
поруганию. Юношам в ВУЗах и школьникам в школах преподносят высокую любовную
лирику Анны Ахматовой как полупохабные откровенности распутной бабенки. И
сквозь все это она продолжает работать! Не чудо ли это? Чудо вдохновения и
воли?

     И проходят десятилетья,
     Пытки, ссылки и смерти. Петь я
     В этом ужасе не могу.

     "Не могу" в данном случае не есть признание в собственной немощи, но
мера   ужаса, творившегося вокруг. ("Мы на сто лет состарились..." -
воскликнула Ахматова о первом дне первой мировой войны и цифра "100"
обозначает здесь не КОЛИЧЕСТВО лет, а степень потрясения.) Так и "я
тринадцать лет не писала стихов", "шесть лет я не могла писать", а, если
угодно,   и   десятилетиями   не   писала,   обозначает не реальное число
неплодотворных годов, а степень душевной угнетенности.
     И униженности. Ведь и на унижение она пошла, пытаясь спасти сына:

     Вместе с вами я в ногах валялась
     У кровавой куклы палача, -

     сказано ею о вымученных стихах в честь Сталина.
     На Западе кому-то и зачем-то сначала нужно было утверждать, что, в
отличие от ближайших друзей, Ахматова, оставшись в России, хоть и не
замолчала совсем, но была подвержена припадкам полного онемения. А так как
Ахматова хоть и провела "под крылом у гибели" большую часть своей жизни
(зрелость и старость), работа в ее лаборатории никогда, вопреки всему, не
прекращалась, - то разговоры о ее мнимом бесплодии ранили и оскорбляли ее.
Ведь это она, Ахматова, а не кто другой, написала - в тридцатые, в 32-м или
33-м году:

     Водою пахнет резеда
     И яблоком любовь.
     Но мы узнали навсегда,
     Что кровью пахнет только кровь... -

     ведь это она в пору Отечественной войны, когда пол-России занято было
неприятелем, сказала:

     Не страшно под пулями мертвыми лечь,
     Не горько остаться без крова, -
     И мы сохраним тебя, русская речь,
     Великое русское слово, -

     ведь это ее стихи о любви, о разлуке, о разрывах и встречах питали и
питают русских читателей и русскую литературу.
     В сдержанном, чинном (ибо подцензурном) предисловии к весьма урезанному
сборнику стихотворений 1961 года Ахматова заявила; "Читатель этой книги
увидит, что я не переставала писать стихи, для меня в них связь моя с
временем, с новой жизнью моего народа". (Новой? Вспомним: "Там, где мой
народ,   к   несчастью,   был".) А 27 июня 19б3 года Ахматова сказала
М.В.Латманизову и он тогда же зафиксировал се слова:
     "Конечно, в разные годы, у каждого поэта, писателя продуктивность не
одинакова. В конце 20-х годов я писала меньше, в 30-е годы я писала больше.
ОСОБЕННО МНОГО ПИСАЛА В СЕРЕДИНЕ 30-Х ГОДОВ. НО Я НИКОГДА НЕ ПЕРЕСТАВАЛА
РАБОТАТЬ. (Выделено мной. - Л.Ч.) Это прямо с какой-то определенной целью
хотят меня подавить в такое положение, что вот Ахматова интенсивно работала,
много писала, выпустила несколько сборников и вдруг замолчала - все
кончилось. Кому-то нужны эти выдумки" {6}.
     В предшествующей таблицам статье, перегруженной оговорками, Н.А.Струве
пишет немало верного. Так, например, он справедливо указывает, что цикл
"Полночные стихи", созданный семидесятилетней Ахматовой, это сочетание юной
свежести с умудренной старостью. И все-таки - подспудная, а иногда и явная
цель статьи: с помощью не только арифметики, но и биологии ("усыхание
поэтического вдохновения приходится, как правило, на 33-й, 34-й год жизни")
- цель статьи и таблиц доказать, что Ахматова была подвержена многолетним
колебаниям   вдохновения.   ("У Ахматовой перерыв оказался на редкость
длительным".) Перерывы бывали - правда; на редкость длительные - упорно
повторяемая неправда. Изо дня в день при одинаковом количестве и качестве
продукции трудятся только ремесленники. Ахматова - поэт. И зачем Никите
Алексеевичу   Струве   понадобилось,   высказывая   общеизвестную истину о
колебаниях,   неравномерностях   вдохновения,   иллюстрировать   свою мысль
творчеством Анны Ахматовой - того поэта, чей вдохновенный труд может служить
образцом неколебимости, - удивительно.

                     24 февраля - 1 марта 1992